ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ.

2. Мадонна – женщина.

Возлюбленную рыцаря – Мадонну – Пушкин противопоставляет женщинам: не другим женщинам, а женщинам вообще. Возможно, Александр Сергеевич, двойственный во всём, здесь, заявляя, что рыцарь после встречи с Мадонной «на женщин не смотрел» и «до гроба ни с одною/ Молвить слова не хотел», как никогда прямодушен. Логика проста. Если рыцарь до гроба не молвил слова «ни с одной» женщиной, а с Мадонной молвил, то она не женщина.

Размышляя о цикле из трёх приведённых произведений, исследователи, на мой взгляд, напрасно игнорируют стихотворение, в котором восхищение Мадонной противопоставлено плотской любви:

Красавица

Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, –
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.

3. Мадонна – Божья Мать.

Мадонна из «Легенды» достаточно странный персонаж: рыцарь верит в неё, не веря в святую троицу. Одно это ставит её за скобки веры. Более того, он в неё не только верит – он её ещё и любит. На мой взгляд, образ этот в «Легенде» чрезвычайно зыбкий. Скорее всего, это только подступы к образу. Будучи перенесенным в «Песню Франца», он теряет свою религиозную окраску, а вместе с ним теряет эту окраску и «Песня». Александр Сергеевич опускает в ней имена евангельских персонажей, строки о том, что рыцарь волочился за матушкой Христа, даровавшей ему вечную жизнь, латинскую фразу «Ave, Mater Dei», вместо которой вводит аббревиатуру «A. M. D.». При этом оставляет и фразу «Lumen coelum, sancta rosa!» («Свет небес, святая роза»), по предположению критиков Пушкиным сочиненную, и информацию о видении героя. Но и из этой информации удаляет всякое упоминание о Богородице. Из строки «Полон верой и любовью» удаляет «веру», и строка приобретает следующий вид «Полон чистою любовью». Все перечисленное дает нам основание предположить – пушкинская Мадонна не есть Божья Мать.

Таким образом, мы пришли к выводу, что любовь к Мадонне не связывается ни с конкретной любовью к Наталье Николаевне, ни с любовью к женщинам вообще, ни с любовью к Богородице.

Так кого же любит рыцарь и кто он сам?

События, происходившие с Александром Сергеевичем в 1828-1829 годах и хорошо известные, могут быть по-разному вычитаны из его произведений. Хочу предложить исключительно биографический вариант прочтения перечисленных произведений.

О чем или о ком думал Пушкин, просивший руки и сердца Гончаровой и получивший отказ? Вполне возможно, его мысли были аналогичны мыслям, изложенным им в стихотворении 1818 года «Жуковскому»:

Не всякого полюбит счастье,
Не все родились для венцов.
Блажен, кто знает сладострастье
Высоких мыслей и стихов!

Дело в том, что Василий Андреевич в 1817, сватаясь к горячо любимой Марии Протасовой, так-же получил суровый отказ. Возможно, в 1828-м, как и в 1818-м, альтернативу супружеским венцам и семейному счастью, Александр Сергеевич видел в поэзии, наполненной высокими мыслями. Отсюда вывод: Мадонна есть Муза. Разве не она Прекрасная Дама Рыцаря, сладострастная любовь к которой, также как и в предыдущем отрывке, нераздельна с чистотой

Полон чистою любовью,
Верен сладостной мечте

И в «Мадонне» чистота сопряжена со сладострастьем: «Чистейшей прелести чистейший образец». «Прелесть» в данном случае это то, что прельщает, обольщает в высшей мере, доставляет удовольствие. Что касается «чистоты», то этим качеством в поэзии Пушкина обладает единственный персонаж – Муза, и если в каком-то из стихов поэт использует эпитет «чистая», то как правило – это стихотворение о Музе. Вспомните, что в «Разговоре книгопродавца с поэтом» поэт, противопоставляющий Музу идолам, говорит о ней: «И муза чистая делила мой досуг».

Продолжу выкладки.

Основываясь только на том, что роза есть символ Девы Марии, специалисты предполагают, что фраза о святой розе, «Lumen coelum, sancta rosa!» («Свет небес, святая роза»), сочинённая Пушкиным, обращена именно к Богородице. На мой взгляд, есть предположение более интересное: Мадонна есть нечто неземное, ниспосланное поэту Творцом (об этом читаем в стихотворении «Мадонна»), и потому веленью Божию послушное (об этом читаем в «Памятнике»). Думаю, вполне уместно привести здесь цитату из хорошо известной Пушкину книги В.-Г. Вакенродера «Письмо молодого флорентийского художника Антонио его другу Якобо в Рим»: «Всякое прекрасное творение художнику следует находить в себе, а не наоборот – себя отыскивать в нем: искусство должно быть его высшей возлюбленной, ибо оно – небесного происхождения; оно должно быть ему самым дорогим после нашей святой веры; оно, если можно так выразиться, должно сделаться его божественной любовью или его возлюбленным божеством – и лишь после может идти земная любовь…»¹⁷. Эти строки ещё одно доказательство тому что Мадонна есть Муза. Что касается аббревиатуры «A. M. D.», то почему бы нам, зная, что к изобретению её приложил руку тайнописец Пушкин, не предположить, что расшифровывается она как «Ave, Musa Dei». Любовь к Музе творит чудеса: любящий её рыцарь бьётся с недругами – «мусульманами» – гораздо успешнее, чем остальные паладины, преданные своим дамам.

И в пустынях Палестины,
Между тем как по скалам
Мчались в битву паладины,
Именуя громко дам, –
Lumen coelum, sancta rosa!
Восклицал он, дик и рьян,
И как гром его угроза
Поражала мусульман.

Ещё один интересный момент. Ту, что в «Легенде» завладела сердцем Поэта, можно с полной уверенностью назвать его хозяйкой. Именно так она и названа в стихотворении «Был и я среди донцов», как и «Легенда», созданном в 1829 году и так же, на мой взгляд, повествующем, о Поэте и Музе. Симво-
лы в нем следующие:

1. Война, поход – Жизнь;
2. Хозяйка – Поэзия, Муза;
3. Нагайка, привезенная с Дона – Свобода.

Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку;
В память битвы и шатров
Я домой привез нагайку.

Что таиться от друзей —
Я люблю свою хозяйку,
Часто думал я об ней
И берег свою нагайку.

Это, на первый взгляд, незамысловатое стихотворение о неразрывной связи Поэзии и Свободы.

Едва ли могут быть случайными приведенные ниже текстовые совпадения «Легенды» и данного произведения.

И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.

Был и я среди донцов,
Гнал и я османов шайку.

Следующий важный вопрос, на который необходимо ответить: почему герою «Песни», в отличие от героя «Легенды», не дарованы небеса и вечная жизнь? Во-первых, вечную жизнь может даровать по Пушкину Дева Мария, Муза же способна даровать вечную жизнь лишь творениям Поэта. Во-вторых, для себя мучительный выбор между вечной и земной жизнью – этот выбор присутствует во многих его произведениях – Александр Сергеевич делает в пользу последней. Вот несколько отрывков.

Но не хочу, о други, умирать.
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать
Элегия

Мой друг! неславный я поэт,
Хоть христианин православный,
Душа бессмертна, слова нет,
Моим стихам удел неравный
<-------->
Ах! ведает мой добрый гений,
Что предпочел бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений.
В альбом Илличевскому

Теперь о рыцаре. В том же стихотворении «Жуковскому» мы узнаем, что существительное «виденье» может иметь смысл, отличный от смысла, вкладываемого в него исследователями:

Когда сменяются виденья
Перед тобой в волшебной мгле
И быстрый холод вдохновенья
Власы подъемлет на челе.

Оказывается, «видение» – это не обязательно то, что доступно зрению и представляется реально видимым. Согласно словарю В. В. Даля это может быть нечто кажущееся, мнимое, обманчиво являющееся глазам, грезы во сне и наяву, неплотские образы. Александр Сергеевич о видениях:

Там лес и дол видений полны…

Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне…
…И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.

Так как речь идет о Музе и поэтических видениях, вполне обоснованно предположить, что рыцарь есть поэт.

Поговорим более подробно о «Сценах». Песня Франца, в них встроенная, это не новое произведение в сравнении с «Легендой» и ни в коем случае не адаптированное: не дело гения адаптировать свои творения. Суть «Песни» та же, что и суть «Легенды», драматическая же структура выбрана Пушкиным не с целью упростить, а с целью углубить взаимоотношения героев. Что касается любви, то любовь к обычной даме можно назвать заурядной, но любовь к Музе не менее экстаординарна чем любовь к Пресвятой Деве.

По мнению С. М. Бонди, речь в «Сценах» идет именно о любви к даме: «…Под видом романса о рыцаре, безнадежно влюбленном в богородицу, он (Франц – В. К.) рассказывает о своей любви к недоступной для него по своему высокому социальному положению Клотильде»¹⁸. Услышав песню, Клотильда спасает Франца от виселицы, вымолив для него помилование. Финальная реплика Франца – «Однако ж я ей обязан жизнию!» – вроде бы, подтверждает эту версию. Но это не единственный вариант. До того, как повторно попасть в замок уже в качестве пленника, Франц дает вполне определенную характеристику своей возлюбленной: «Вот наш домик… Зачем было мне оставлять его для гордого замка?.. <-----> и для чего?.. для гордых взоров наглой благородной девицы. Я переносил унижения, я унизился в глазах моих…». Едва ли после этого стал бы он писать хвалебные песни в её честь. Скорее всего, песнь о поэте, безнадежно влюбленном в Музу, Клотильда воспринимает как песнь о любви к ней. И тут она ничем не отличается от представительниц прекрасного пола, честолюбие которых не позволяло им даже предположить, что стихи, вписанные Пушкиным в их альбомы, как правило, были посвящены не им, а Музе.

Финальная строка трагедии «Однако ж я ей обязан жизнию!» перекликается с черновыми строчками «Вновь я посетил…». Стихотворение написано в том же 1835 году:

Поэзия как ангел утешитель
Спасла меня, и я воскрес душой.

Можно припомнить строки и из «Руслана и Людмилы»

Моя подруга мне мила;
Моей счастливой перемены
Она виновницей была;
Она мне жизнь, она мне радость!
Она мне возвратила вновь
Мою утраченную младость,
И мир, и чистую любовь.

И здесь эпитет «чистая» указывает, что Ратмир, разочаровавшийся в любви 12 дев, отдал предпочтение Музе. Ей же отдают предпочтение и разочаровавшийся в женщинах Рыцарь, и разочаровавшийся в Клотильде Франц.

Можно было бы на этом и закончить, но не могу не поделиться ассоциациями, возникшими в связи с уже приводимым ранее отрывком:

И в пустынях Палестины,
Между тем как по скалам
Мчались в битву паладины,
Именуя громко дам, –
Lumen coelum, sancta rosa!
Восклицал он, дик и рьян…

Этот фрагмент прямиком выводит на стихотворение «Любовь одна – веселье жизни хладной», где паладинами прекрасных дам являются мастера любовной лирики Тибулл, Парни и их последователи, а паладином Музы, которая, в конце концов, покидает поэта – Александр Сергеевич Пушкин.

…Вы, чувствами свободные певцы!
Пред милыми смирялись вы душою,
Вы пели страсть – и гордою рукою
Красавицам несли свои венцы.
<----->
Наследники Тибулла и Парни!
Вы знаете бесценной жизни сладость;
Как утра луч, сияют ваши дни.
Певцы любви! младую пойте радость,
Склонив уста к пылающим устам,
В объятиях любовниц умирайте;
Стихи любви тихонько воздыхайте!..
<----->
…Люблю, люблю!.. но к ней уж не коснется
Страдальца глас; она не улыбнется
Его стихам небрежным и простым.
К чему мне петь? под кленом полевым
Оставил я пустынному зефиру
Уж навсегда покинутую лиру,
И слабый дар как легкий скрылся дым.

Но Пушкин не был бы Пушкиным, если бы в 1826 году, через десять лет после написания этого стихотворения, не создал альтернативного произведения, где воспевает земную любовь, богородицей именует Венеру, а себя ставит в один ряд с Парни, Тибуллом и Муром:

Ты богоматерь, нет сомненья,
Не та, которая красой
Пленила только дух святой,
Мила ты всем без исключенья;
Не та, которая Христа
Родила не спросясь супруга.
Есть бог другой земного круга –
Ему послушна красота,
Он бог Парни, Тибулла, Мура,
Им мучусь, им утешен я.
Он весь в тебя – ты мать Амура,
Ты богородица моя!

Закончу размышлениями о биографизме, с которых начал главку. Бывают случаи, когда рассуждения о взаимопроникновении биографии Пушкина в его творчество, а творчества в биографию, остаются у исследователей чистой декларацией. Приведу пример: «Поэзия Пушкина неотделима от его биографии. И в самые ранние годы, и позднее поэзия Пушкина до предела насыщена поэтическими реалиями, почерпнутыми из внутренней, душевной, и внешней жизни поэта. По мере того, как мы начинаем читать стихи Пушкина в хронологическом порядке, перед нами все более широко открывается тот мир, который окружал его в лицейские и последующие годы, проходят образы реальных людей, с которыми он общался в каждый период жизни, картины окружавшей его природы, исторические лица и события тех лет, чувства и переживания, которые сменялись в его душе, владевшие поэтом на разных отрезках его жизненного пути увлечения и пристрастия»¹⁹. В свете этой замечательной цитаты более подробно перечислю те тяготы, что выпали на долю поэта в 1834-1835 годах. В 1834-м – на 35 году жизни – Пушкин получает от самодержца чин камер-юнкера. Все это делается с тем чтобы Гончарова блистала на всех дворцовых приемах, то есть, неотлучно находилась при императоре. И пожалованный чин, и царские ухаживания за женой поэта до того унизительны, что Александр Сергеевич летом 1835 года подает прошение об отставке, которое по сути своей есть прямое оскорбление, нанесенное камер-юнкером своему венценосному работодателю. Но не только это могло вызвать неудовольствие монарха. Едва ли его устраивало то, что с отставкой поэта и переездом семейства в деревню, Гончарова вынуждена будет прекратить посещение царских увеселений. И Николай делает ответный ход. Зная, что Пушкин, работает в архивах с документами, необходимыми для написания книги о Пугачеве, царь отставку дает, но работу в архивах запрещает. Не желая лишиться доступа к интересующим его документам, поэт прошение забирает и принимает монарший подарок: ссуду в 30 тысяч рублей и полугодовой отпуск. Гончарова остается при дворе. В 1835-м начинаются нападки критиков, утверждающих, что талант Пушкина измельчал. Выходят несколько произведений Александра Сергеевича: полный текст «Евгения Онегина», собрания стихотворений, повестей и поэм. Расходится все это с большим трудом. Пушкин начинает издавать журнал «Современник». Журнал не пользуется успехом, издавать его невыгодно. 1835 год – рождается второй сын Пушкина Григорий. Из-за постоянных материальных трудностей не единожды поэт вынужден обращаться к ухажеру жены – царю – за материальной помощью. Это реальность, но почему процитированный выше автор, сделав заявления об автобиографичности пушкинского творчества, вместо того, чтобы соотнести «Сцены» с одним из самых сложных периодов жизни поэта – с периодом, в который они создавались – неожиданно заявляет: «Написанные за полтора года до смерти поэта «Сцены» тесно связаны с занятиями Пушкина-историка, получившими особенно разносторонний характер в последний период жизни поэта. Читая в это время книги по истории западноевропейского феодализма и возникновения «среднего сословия», Пушкин попытался в «Сценах из рыцарских времен» в драматической форме изложить суть социально-политических событий тех времен. Выбрав своим героем сына разбогатевшего ремесленника-простолюдина, стремящегося пробиться в люди, Пушкин заставляет Франца испытать на службе у представителей привлекавшей его вначале рыцарской знати ряд унижений, которые толкают героя «Сцен» на борьбу с рыцарством»²⁰. Не возникает сомнений в том, что Александр Сергеевич глубоко знал историю западноевропейского феодализма. Сомнение в другом, в том, что автор, чьи цитаты я привёл, внимательно прочёл стихотворение «Герой». В нём поэт противопоставляет себя историку; в нём на вопрос «что есть истина?», предпосланный в качестве эпиграфа, поэт отвечает, что низкие (обыденные, лишённые поэтичности) истины – в их числе и историческая истина – есть ничто в сравнении с возвышающим обманом. При этом противостоит бесчисленному количеству истин – их тьме – всего-навсего один обман. Этот обман есть суть жизни Пушкина, и имя его – Искусство, а если конкретнее – Поэзия. Возвышающая всех, дорога она только ему – Александру Сергеевичу.

Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…

Можно ли ещё что-то добавить? Можно добавить:

1. что путь от «Легенды» до «Песни Франца» дает понимание, как и по какой дороге идет Александр Сергеевич, «усовершенствуя плоды любимых дум»;

2. цитату о Моцарте, творческий метод которого был чрезвычайно схож с пушкинским: «Его не заботила историческая традиция со всеми её взаимосвязями, и столь же мало занимали его идеи и их превращения, которые сегодня историк усматривает во множестве художественных явлений. Его пленял художник сам по себе и представляемое им искусство, но и последнее – лишь постольку, поскольку оно было в состоянии дать что-либо ему самому. Он хотел творить и создавать образы, а не только познавать, хотел сделать чужое искусство частью своего и тем самым обогатить его»²¹.
______________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

17. В.-Г. Вакенродер. Фантазии об искусстве. Москва. Искусство, 1977. Письмо молодого флорентийского художника
Антонио его другу Якобо в Рим. С. 41-44
18. Цитируется по кн. Сурат И. З. Вчерашнее солнце: О Пушкине и пушкинистах. М. РГГУ. Москва. 2009.С. 265
19. Фридлендер Г. М. Пушкин. Достоевский. «Серебряный век» – СПб. : Наука, 1995. С. 28
20. Там же. С. 91
21. Г. Аберт. В. А. Моцарт. Часть 2, книга 1. Издательство «Музыка», 1989. С.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>